Выпустил Владимир Дюка из погреба, да отпустил на все четыре стороны. Выходит тут молодой Чурила Пленкович, да говорит таковы слова:
— Ай же ты, государь-свет Владимир-князь! Коли правду детина похваляется, пусть побьётся со мной о велик заклад: щапить-басить нам три года, щеголять-красоваться по всему Киеву, носить каждый день платье сменное, на другой день то платье не перенашивать. Да выезжать каждый день на новом коне, на другой день того коня не переезживать.
Иной от беды откупается, а Чурила на беду нарывается. Побились Дюк с Чурилой о велик заклад в тридцать тысячей. Поручились за Чурилу всем Киевом, а за Дюка не ручается никто. Дюку то за беду стало, заходил Дюк в царёв кабак, брал он три бочки зелена вина, голям кабацким выкатывал, говорил таковы слова:
— Ай вы, голи кабацкие! Пейте вино вы безденежно, ручайтесь за Дюка Степановича!
Тут голи кабацкие разгулялись, за Дюка Степановича поручились. Стали Дюк с Чурилою щапить-басить по всему Киеву.
Снаряжают Чурилу всем Киевом. Обул он сапожки зелён сафьян, носы шилом, пяты остры, под пяту хоть соловей лети, от носу к пяте хоть яйцо кати. Надевал Чурила чёрну шапку-мурманку, ушисту, пушисту, завесисту, спереди не видно очей ясных, сзади не видно шеи белой. Надевал он кафтан с позументами, пуговки на кафтане литого золота, петельки семи шелков. В пуговках литы добры молодцы, в петельках шиты красны девицы. Как пуговка с петелькой встречается, так молодец с девицей целуются.
А молодой боярский сын Дюк Степанович был в платье дорожном, не взял он платья сменного. Закручинился Дюк, запечалился, буйну голову повесил, ясны очи в сыру землу утопил. Садился на ременчат стул, писал ярлыки скорописчатые к своей родной матушке. Клал он ярлыки в сумы перемётные, вязал на доброго коня, на Бурушку косматого, отпускал Бурушку в поле чистое.
Стал его Бурушка поскакивать, с горы на гору перемахивать, прискакал в землю Волынскую, в славный город Галич, к Дюковой матушке на широкий двор. Увидала Дюкова матушка Бурушку, открывала сумки перемётные, читала ярлыки скорописчатые, сама говорила таковы слова:
— Ах дитятко моё захвастливо, дитятко заносчиво, да, видать, врагом захвачено.
Открывала тут Дюкова матушка клетки, где платье висит, да где сапоги стоят, вынимала платьев цветных на три года на каждый день, да всё цвета разного. Складывала то платье она в сумки перемётные, вязала на Бурушку косматого, да отпускала его в поле чистое. Стал тут Бурушка поскакивать, с горы на гору перемахивать, прискакал в стольный Киев-град к Дюку Степановичу.
Обувал тут Дюк Степанович сапожки зелён сафьян, нос-то шилом и пята остра, с носу к пяте хоть яйцо кати, под пятой хоть соловей лети. А в носы те вплетено по камешку по яхонту самоцветному. Надевал Дюк шубу соболью под дорогим зелёным бархатом, пуговки-то у ней литого золота, петельки у ней семи шелков. Пуговки-то литы колокольцами да бубенцами, на колокольцах все звери рыкучие, да птицы певучие, в петельках все змеи шипучие.
Садились Дюк с Чурилою на добрых коней, каждый день на коней переменных. Выезжал Чурила в чисто поле, выгонял он коней целый табун. А Дюк поехал на одном коне, на Бурушке косматом. Утром вставал Дюк ранёшенько, Бурушку в росе катал-валял, у Бурушки шерсть цветом переменивалась.
Заходили Дюк с Чурилой в церковь Божью. Стал Чурила плёточкой по пуговкам поваживать, стали добры молодцы с красными девицами на пуговках у него целоваться. Девки да молодухи в церкви на Чурилу загляделись, на красу его засмотрелись. Молодому боярину Дюку Степановичу то за беду стало, стал он плёточкой по пуговкам поваживать. Как запели тут у него в пуговках птицы певучие, зарычали звери рыкучие, зашипели змеи шипучие, все в церкви тут приужахнулись, обмерли да наземь попадали.
Говорил Дюку князь Владимир таковы слова:
— Ай ты молодой боярин Дюк Степанович! Приуйми ты птичек певучих, приглуши зверей ты рыкучих, оставь нам людей хоть на семена.
Щапили Дюк с Чурилою год, басили другой, а как пошёл третий год, сносил Чурила платье со всего Киева, стал одно платье три дня носить. Отобрал у него Дюк велик заклад в тридцать тысячей. Говорил Чуриле Дюк Степанович:
— Ай же ты, Чурило сухоногое! Баси ты, Чурило, перед бабами, щапи ты перед девками. А с нами, молодцами, ты и в кон нейди.
Говорил тогда Чурила Пленкович:
— Ах ты, мужичина-деревенщина! Над кем, детина, насмехаешься! Ударим с тобой не о велик заклад, о буйну голову. Садиться нам на коней, скакать через Непру-реку шириной три версты. Кто в воду падёт, тому и голову рубить.
Поручились за Чурилу всем Киевом, а за Дюка никто не ручается. Дюку то за беду стало. Выходил он на широкий двор, стрелял он стрелочку калёную, к той стрелочке ярлык привязывал. Приезжал тут с заставы могучий богатырь Вольга Всеславьевич, поручился за Дюка Степановича.
Как садились Дюк с Чурилой на добрых коней, выезжали в чисто поле, к Непре-реке, говорил Дюк Чуриле:
— Ай ты, Чурила Пленкович! Твоя похвала вперёд пошла, тебе первому и через реку скакать.
Направил Чурила коня своего через Непру-реку, до середины реки доскочил, да в воду и вверзился. Направил тут Дюк Бурушку через Непру-реку, скоро-наскоро на тот берег перескочил, да назад скакнул. На середине реки наклонился Дюк, Чурилу за жёлты кудри из воды вытащил, да на крут бережок и выкинул.
Вынимал тут Дюк саблю острую, хотел Чуриле голову рубить. Взмолились тут за Чурилу девки да бабы киевские, чтоб не сёк ему Дюк буйну голову. Говорил ему Владимир:
— Ай же ты, молодой боярин Дюк Степанович! Не руби ты с Чурилы буйной головы, оставь ты нам Чурилу хоть для памяти.
Говорил тут Дюк Степанович:
— Эх ты, Чурило сухоногое! Баси ты, Чурило, перед бабами, щапи, Чурило, перед девками, а с нами, добрыми молодцами, ты и в кон нейди!
Говорил ему тогда Владимир князь стольно-киевский:
— Ай же ты, молодой боярин Дюк Степанович! Иди-ка ты в мой высок терем хлеба-соли кушати, белой лебеди рушати.
Отвечал ему Дюк Степанович:
— Ай же ты, князь Владимир Красно Солнышко! Как с утра солнышко не пекло, так уж к вечеру на согреет. На приезде молодца ты не учествовал, теперь на отъезде не учествуешь.
Видели, как садился Дюк на добра коня, на Бурушку косматого, да не видели Дюковой поездочки — только пыль в чистом поле заклубилася.