Накануне праздника Христова, честного праздника Благовещенья, выпадала порошица — молодой снежок, покрывала улицы киевские. Поутру ранёшенько зазвонили колокола к заутрене, пошли все князья да бояре к Божьей церкви, увидали на той порошице свежий след. Дивится народ — то ли зайка скакал, то ли бел горностай. А иные усмехаются:
— То не зайка скакал, то не бел горностай. Побежал Чурила Пленкович на двор старого Бермяты Васильевича, к его молодой жене Катеринушке.
Одевается Чурила, снаряжается, умывает лицо белое, надевает платье цветное, шапочку берёт в пятьсот рублей ушисту, пушисту, завесисту, сапожки обувает зелён сафьян, сафьяну заморского, покрою немецкого, шитья турецкого.
Одевается Чурила, снаряжается, да едет не в поле поляковать с удалыми добрыми молодцами, а едет на двор старого Бермяты Васильевича басить-красоваться перед женой его Катериною. Приехал Чурила пред ворота решётчатые да кричит во все горло:
— Дома ли Бермята Васильевич?
Выбегала на крыльцо Катерина, молодая жена, говорила Чуриле:
— Нетуньки старого Бермяты Васильевича, ушёл Бермята в Божью церкву. Господу Богу Бермята молится, до самой земли Бермята клонится, а осталась я в доме одна-одинёшенька. Пожалуй, Чурила, ко мне в высок терем, у меня яства сахарные залежалися, питья медвяные в стаканах застоялися.
Заходит Чурила в высок терем, крест кладёт по-писанному, поклоны ведёт по-учёному. Берёт его Катерина за руки белые, за перстни злачёные, ведёт в гридню столовую, сажает за столы дубовые, за яства сахарные, за питья медвяные.
Молодой Чурила ест, пьёт, кушает, Катеринины сладкие речи слушает. Достаёт Катерина доску хрустальную, достаёт шахматы серебряные, садится играть с Чурилою в шахматы. Говорит Катерина таковы слова:
— Ай же ты, молодой Чурила Пленкович! Коли я выиграю — тебя Бог простит, коли ты выиграешь — дам тебе сто рублей.
Поставил ей мат Чурила в первый раз, взял с Катерины сто рублей. Поставил ей мат Чурила во второй раз, взял с неё двести рублей. Поставил мат в третий раз, взял с неё триста рублей. Бросила Катерина доску хрустальную, бросила шахматы серебряные, говорит Чуриле таковы слова:
— Ай же ты, молодой Чурила Пленкович! Не могу играть я с тобой в шахматы, не могу смотреть на красу твою — на кудри твои жёлтые, на руки твои белые, на перстни твои злачёные. Помешался у меня разум в головушке, помутились у меня очи ясные, на твою красоту, Чурила, глядючи.
Брала она его за руки белые, вела его в спальню тёплую, к кровати вела тесовой, к перине вела пуховой, ко крутому изголовью, к одеялу соболиному. Ложился Чурила с Катеринушкой, стали они в кровати валяться, друг с другом забавляться.
Прознала про то девушка-чернавочка, Бермятина верная служаночка. Башмаки на босу ногу накинула, шубку на одно плечо набросила, побежала в Божью церкву, говорила Бермяте Васильевичу:
— Ай же ты, боярин Бермята Васильевич! Стоишь ты в церкви, Богу молишься, в сыру землю, Бермята, клонишься, над собой невзгоды не ведаешь. Зашёл к тебе в дом гость незваный, ест, пьёт, прохлаждается, с твоей женой забавляется.
Отвечал ей Бермята Васильевич:
— Ах ты, девка-чернавка служивая! Знала б ты своё дело — коров доить, да телят поить. Никто тебя девка не спрашивает, никто у тебя не выведывает. Правду говоришь — замуж возьму, а врёшь — голову снесу.
Выходил Бермята из Божьей церкви, заходил на свой широкий двор. Увидел Бермята коня Чурилина, зоблет конь пшено белояровое, прочих коней отталкивает. Застучал Бермята в ворота решётчатые, заколотил в кольцо серебряное. Выбегала на крыльцо Катеринушка в тоненькой рубашечке без пояса, в одних чулочках без чоботов. Говорил ей Бермята Васильевич:
— Что же ты, Катеринушка, не наряжена? Что выбегаешь в одной рубашечке без пояса, в тонких чулочках без чоботов? Сегодня у нас ведь честный праздничек, честное Христово Благовещенье!
Отвечала ему молодая жена Катеринушка:
— Ласковый мой хозяюшко Бермята Васильевич! Разболелась я разнеможилась — разнеможилась, расхворалася.
Не слушал её Бермята Васильевич, шёл он в высокий терем, увидал платье Чурилово на гвоздике, да сапожки с шапкой Чуриловы. Говорит тут Бермята Васильевич:
— Это вот платье цветное, сапоги да шапку-мурманку видал я на Чуриле Пленковиче.
Отвечала ему молодая жена Катеринушка:
— Ай ты ласковый мой хозяюшко Бермята Васильевич! Приезжал ко мне братец родимый, они с Чурилой конями поменялися, платьем цветным побраталися.
Тут Бермята её не слушает, идёт в спальню тёплую, видит — на кровати на тесовой, на перине на пуховой спит крепким сном Чурилушка Пленкович, над собой невзгоды не ведает.
Вынимал тут Бермята саблю острую, да рубил Чуриле буйну голову. То не белый горох рассыпается, то Чурилина кровь проливается, да Чурилины кудри валяются.
Увидала то молодая Катеринушка, брала ножи она острые, резала себе жилы ходячие, пускала свою кровь горячую. Так и погибли те две головушки — Чурилы Пленковича да молодой жены Катеринушки.
А старый Бермята Васильевич дворовую девушку-чернавушку умыл-одел, повёл в церковь Божию, да там с ней и обвенчался. Стали они жить-поживать, да век коротать.