Раз во стольном граде во Киеве у ласкова князя Владимира было пированье-почестной пир на многих князей да бояр, на могучих удалых богатырей. Вполсыта гости наедалися, вполпьяна гости напивалися, стали хвастаться. Умный хвастает доброй матушкой, глупый хвастает молодой женой, иной хвастает добрыми конями, а иной — шёлковыми штанами.
А князь Владимир по горенке по столовой похаживает, между столиками дубовыми погуливает, кудрями жёлтыми потряхивает, говорит Владимир таковы слова:
— Все вы, молодцы, пьяны-веселы, на честном пиру порасхвастались, Один сидит гость Черниговский богатырь Ставр Годинович — не ест, не пьёт, не кушает, лебеди белой не рушает. Сидит Ставр, ничем не хвастает.
Отвечает ему гость Черниговский богатырь Ставр Годинович:
— Ай же ты, князь Владимир стольно-киевский! Хоть есть у меня отец да матушка, да ими ли добру молодцу хвастаться? Хоть полны конюшни стоялые добрых коней, да полны погреба шёлковых штанов, ими ли добру молодцу хвастаться? Хоть есть у меня молода жена — да ею ли доброму молодцу хвастаться? А молода жена моя Василиса Микулична умна да хитра, всех князей-бояр твоих она продаст да выкупит, тебя самого с ума сведёт.
На пиру тут все призамолкнули, князь Владимир разобиделся, велел Ставра схватить да в глубок погреб на овёс да воду посадить. Кричит князь, надрывается:
— Посадите-ка Ставра на овёс да воду, да пошлите-ка за его молодой женой! Посмотрим, как она его из глубокого погреба вытащит, всех князей-бояр продаст да выкупит, а меня, князя Владимира, с ума сведёт.
Был у Ставра Годиновича человек свой в Киеве, садился он на добра коня, мчался в землю Черниговскую, приезжал на широкий Ставров двор, говорил молодой жене Василисе Микуличне:
— Ай же ты, Василиса Микулична! Сидишь ты тут, прохлаждаешься, невзгоды над собой не ведаешь. А твой Ставр Годинович в Киеве посажен во глубок погреб на овёс да воду. Похвастал Ставр тобой, молодой женой, что бояр-князей ты Киевских продашь да купишь, а самого князя Владимира с ума сведёшь.
Молодая жена Василиса Микулична думу думала, говорила она таковы слова:
— Деньгами мне Ставра не выкупить, силой мне Ставра не выручить. Могу я Ставрушку выручить только хитрой догадкою женскою.
Позвала Василиса служанок своих верных, велела рубить её косы русые, справляла причёску себе молодецкую, надевала богатое платье посольское, садилась скорым скоро на добра коня, да скакала в стольный Киев-град с тридцатью отроками.
До полдороги они не доехали, повстречали послов из Киева. Спрашивают те послы Киевские:
— Ай вы гой еси, удалые добры молодцы! Куда вы едете, да куда вас Бог несёт?
Отвечала им Василиса Микулична таковы слова:
— Едем мы из дальней земли, из Золотой орды, от злого царя Етмануила Етмануиловича. Я грозный посол Василилий Микулович, еду к князю Владимиру брать с него дани-невыплаты за двенадцать лет, за каждый год по три тысячи. А вы за какой нуждой куда едете?
Послы Киевские призадумались, говорят они таковы слова:
— Едем мы в Чернигов к Ставру Годиновичу, двор его опечатывать, молоду жену его в Киев везти, пред светлы очи князя Владимира.
Говорит им Василиса Микулична:
— Прежде был там постоялый двор, нынче заезжали, никого не выдели. Молодая жена его убиралась за море в землю дальнюю, в Золотую орду.
Послы Киевские тут разворачивались, поскакали назад в стольный Киев-град, приходили пред светлы очи князя Владимира, говорили ему тихохонько, что едет к нему грозный посол из Золотой орды брать дани-невыплаты за двенадцать лет за каждый год по три тысячи.
Князь Владимир тут приужахнулся, закручинился князь, запечалился, сел с боярами совет держать, как из той беды выкручиваться.
Приезжает тут Василиса Микулична с тридцатью отроками ко городу ко Киеву, ставит повыше Киева на Непре-реке шатёр белополотняный. Василиса тридцать отроков в том шатре оставила, сама поехала в стольный Киев-град ко князю Владимиру.
Приезжает она на широкий двор, коня вяжет к столбу точёному, к кольцу золочёному, идёт в гридни светлые, крест кладёт по-писанному, поклоны ведёт по-учёному. Говорит она князю Владимиру:
— Ай же ты, князь Киевский Владимир Красно Солнышко! Я грозный посол Василилий Микулович, прибыл я из дальней земли, из Золотой орды, от злого царя Етмануила Етмануиловича, брать с тебя, Владимир, дани-невыплаты за двенадцать лет, за каждый год по три тысячи.
Выходила тут князя Владимира добрая матушка, увела она князя из гридни светлой, говорила ему тихохонько:
— Ни о чём, государь, не печалуйся, то не грозный посол, то ставрова жена Василиса Микулична. Вижу я на ней все приметы женские — по двору идёт, будто уточка плывет, по горенке идёт — ступает частенько, на лавку садится — коленки жмёт, ручки у неё беленьки, пальцы тоненьки, от перстней следы хорошо видны.
Решил князь Владимир того посла испытать. Сажал он его за столы дубовые, за скатерти браные, потчевал яствами сахарными, поил медами стоялыми, говорил таковы слова:
— Ай же ты, грозный посол Василий Микулович! Не охота ли тебе погулять-распотешиться, с моими борцами на кулачки поборотися?
Отвечает ему Василиса Микулична:
— Смолоду я по улицам погуливал, с ребятами шутки пошучивал. Есть охота мне погулять-распотешиться, с твоими борцами на кулачки поборотися.
Выходила Василиса на широкий двор, брала она одного борца в руку правую, брала другого в руку левую, навстречь их лбами сталкивала, назад раскидывала — борцы те на сырой земле лежат.
Побежал тут князь Владимир к родной матушке, говорит таковы слова:
— Называешь ты того посла женщиной? Да у нас таких борцов и среди богатырей не было.
Отвечала ему родная матушка:
— Узнаю все повадки её женские. По двору идёт — словно уточка плывёт, по горенке идёт, ступает частенько, на лавку садится — коленки жмёт, ручки у ней беленьки, пальцы тоненьки, от перстней следы хорошо видны. То не грозный посол, то ставрова жена Василиса Микулична.
Решил князь Владимир посла опять испытывать. Говорит он послу таковы слова:
— Ай ты грозный посол Василий Микулович! Не горит ли душа у тебя погулять-распотешиться, с моими стрельцами из лука пострелять да в острие ножовое?
Отвечает ему Василиса Микулична:
— Сызмальства я стрельбу люблю, горит душа в острие ножовое с твоими стрельцами пострелять.
Выезжала Василиса со стрельцами княжескими в чисто поле, стали стрельцы стрелять. Первый стрельнул — недострельнул, второй стрельнул — перестрельнул, третий стрельнул — мимо попал. Брала Василиса Микулична свой тугой лук, клала стрелку калёную, тетивочку шёлковую за ухо натягивала, стреляла за триста сажень. Попала та стрелка в острие ножовое, раскололась стрелка на две половиночки, весом равные.
Говорит князь Владимир своей матушке:
— Назовёшь ты того посла женщиной? Да у нас таких стрельцов и среди богатырей не было.
Отвечает ему родная матушка:
— Видны все приметы её женские. По двору идёт — словно уточка плывёт, походка частенька, на лавку садится — коленки жмёт, повадка скромненька. Ручки у ней женски-беленьки, пальцы у ней женски-тоненьки, от златых перстней следы хорошо видны. То не грозный посол, то ставрова жена Василиса Микулична.
Решил Владимир посла сам испытывать. Достаёт он тавлеи золочёные, садится с послом играть в шахматы. Раз играют — Василиса выиграла, другой играют — Василиса выиграла, третий играют — Василиса шах и мат поставила.
Говорит тогда Владимир Василисе Микуличне:
— Ай же ты, грозен посол Василий Микулович! Нет у меня даней выходов за двенадцать лет, нет по три тысячи за каждый год. Опустели погреба мои княжеские, истощилась золотая казна. Хоть бери меня самого с моими боярами, да с моей родной матушкой.
Отвечала ему Василиса Микулична:
— Ты, Владимир-князь, мне не надобен. Отдавай мне тогда в жёны свою молодую племянницу, красну девицу Забаву Путятичну.
Выходила тут в гридню владимирова матушка, говорила князю тихохонько:
— Не с ума ль ты сошёл, князь-государь! Не выдай девицу за женщину! То не грозный посол, да не сват-жених, то Ставрова жена Василиса Микулична.
Решила Владимирова матушка посла сама проверить, говорила Василисе таковы слова:
— Ай ты грозный посол Василий Микулович! Ведь устал ты с дальней дороженьки, притомился от потехи богатырской. Протоплю тебе баньку я жаркую, сходишь с князем Владимиром в баньке попаришься.
Протопили тут баньку им жаркую, князь Владимир в ту баньку собирается, шайки-веники раскладывает. А Василиса скорым скоро в ту баньку запрыгнула, одной рукой быстро разделася, другой скоро помылася, назад оделася, да из баньки навстречу Владимиру выскочила. Говорит ей Владимир:
— Быстро ты, посол паришься!
Отвечает ему Василиса Микулична:
— Ваше дело — париться по-домашнему, а наше дело — по-дорожному. Недосуг мне мыться-париться, охота мне с Забавой Путятичной играть свадебку.
Говорит Василисе владимирова матушка:
— Ай же ты грозный посол Василий Микулович! Отложи-ка ты свадьбу до завтрева, не желаешь ли после жаркой баньки отдохнуть в спальне тёплой, на перине пуховой?
Постелила владимирова матушка послу перину пуховую, да не просто так постелила, а с умыслом. Если бы посол мужчиной был, осталась бы ямка на перине вверху от широких плеч, а если бы посол была женщина, осталась бы на перине ямка в низу от широких бёдер.
Входила Василиса Микулична в спальню тёплую, ложилась на перину пуховую. Да не просто так ложилась, а с умыслом. Ногами ложилась она на подушечку, головой ложилась в другую сторону.
Наутро приходила в ту спальню владимирова матушка, смотрела на перину пуховую, видела вверху ямку, где плечам богатырским быть. Делать нечего, стали играть с Забавой Путятичной свадебку.
Завёл Владимир тут столованье-пир свадебный, все на том пиру пьяны-веселы, только Василиса Микулична грустна сидит. Спрашивает её князь Владимир:
— Что же ты, Василий, сидишь невесел, буйну голову повесил?
Отвечает ему Василиса Микулична:
— Что-то невесело мне, не пьётся, не кушается, весёлых песен твоих не слушается. Нет ли у тебя весёлых гусельщиков? Поиграли бы они нам в гусельки яровчатые.
Выпустил Владимир весёлых гусельщиков с гусельками яровчатыми, поют-играют, а Василиса все в печали сидит. Говорит она Владимиру:
— Слышал я, Владимир, сидит у тебя в погребе боярин Ставр Годинович. Вот он горазд в гусельки играть яровчатые.
Князь Владимир себе думает:
— Выпустить Ставра — не видать Ставра, а не выпустить Ставра — обидеть посла.
Не посмел он посла обидеть, велел выпустить Ставра из погреба глубокого, привести на пир свадебный. Приходил Ставр Годинович, гусельки налаживал, да пошёл играть. Играл он танцы великие, припевки припевал из-за синя моря, развеселил посла ордынского. Говорит тут Василиса Микулична:
— Ай же ты, Владимир князь стольно-киевский! Отпусти ты мне Ставра до бела шатра, пускай послушает его дружина моя храбрая.
Князь Владимир тут себе думает:
— Отпустить Ставра — не видать Ставра, не отпустить Ставра — прогневить посла.
Не посмел Владимир посла гневить, отпустил Ставра до бела шатра. Приехали они к белу шатру да к тридцати отрокам, Василиса в шатре платье посольское скинула, да надела платье женское. Говорила Ставру Годиновичу:
— Узнаёшь ты теперь меня, Ставр сын Годинович?
Говорил ей Ставр:
— Ай да ты, добрая жена Василиса Микулична! Вызволила меня из глубока погреба. Поедем с тобой в славный город Чернигов.
Говорила ему Василиса Микулична:
— Не честь-хвала тебе, добру молодцу, воровски уехать из Киева. Поедем назад ко Владимиру, весёлую свадьбу доигрывать.
Приезжали Ставр с Василисой опять в стольный Киев-град, говорил Ставр князю Владимиру:
— Ай же ты, солнышко Владимир-князь! Просватал ты свою племянницу за мою добрую жену!
Тут Владимиру стыдно стало, говорил он таковы слова:
— Правдой хвастал боярин Ставр Годинович! Хитра-умна Василиса Микулична, с ума меня свела, наделал я смеху на святую Русь.
А Ставр и Василиса с Владимиром попрощалися, да поехали к славному городу Чернигову, к посельям своим дворянским, к палатам своим белокаменным.