Едут по чисту полю два удалых добра молодца. Едут конь о конь, седло в седло, меж собой разговаривают:

— Куда нам с тобой, братец, податься-то? Не поехать ли нам в Суздаль-град?

— Да в Суздале, говорят, питья больно много, а мы с тобой, брат, упьянчивы. Пропьёмся-загуляемся, пойдёт о нас слава недобрая.

— Не поехать ли нам в Чернигов-град?

— Да в Чернигове, говорят, больно девки хороши, а мы с тобой, брат, на женский пол падкие. Прельстимся мы красными девушками, загуляемся, пойдёт о нас слава недобрая.

— Поедем-ка лучше в стольный Киев-град, к ласковому князю Владимиру. В Киеве дружина удалая богатырская, в Киеве оборона земли Русской. Пойдёт о нас честь-хвала богатырская.

Приезжают добры молодцы ко городу ко Киеву, к светлому князю Владимиру, заезжают на широкий двор княжеский. Коней привязывают к столбикам точёным, к колечкам золочёным, идут на крыльцо высокое, заходят в гридню белую, в столовую, во горенку. Крест молодцы кладут по-учёному, поклоны ведут по-писанному, всем князьям-боярам, князю Владимиру с княгиней в особинку:

— Здравствуй, ласковый князь стольно-киевский! Здравствуй, княгиня-мать Апраксия!

Говорит им Владимир-князь:

— Здравствуйте, удалы добры молодцы! Вы какой земли, какого города? Какого отца, какой матушки? Как вас, молодцев, по имени звать?

Отвечает князю один добрый молодец:

— Меня зовут Алёшей Поповичем, сын я попа Леонтия Ростовского. А это мой слуга-парубок, Еким Иванович.

Говорил ему Владимир-князь:

— Ай же ты, Алёша Попович млад! Давно о тебе вести слышатся, да не привелось с тобой свидеться. Выбирай себе место за столами дубовыми: первое место возле меня, второе место супротив меня, а третье место — куда сам хошь.

Отвечал ему Алёша Попович:

— Спасибо тебе, Владимир-князь. Не сяду я подле тебя, не сяду супротив тебя, а сяду я в место, куда сам хочу — на печку муравленую, за печной столб.

Прошло тут время короткое, отворяется тут дверь на пяту, да входит в палату чудо поганое — собака Тугарин Змеевич. Богу собака не молится, князю с княгиней не кланяется, князьям да боярам челом не бьёт. Вышиной поганый трёх саженей, шириной — два обхвата, промеж глаз у него стрела ляжет.

Садится собака за столы дубовые, по праву руку князя Владимира, по левую руку княгини Апраксии. Княгиня Апраксия хлеба кушала, лебедь белую рушала, на Тугарина Змеевича засмотрелася, порезала себе ручку белую.

Алёша тут за печкой не утерпел, говорил таковы слова:

— Ой же, князь Владимир стольно-киевский! Или ты с княгиней не в любви живёшь? Сидит между вами чудо поганое собака Тугарин Змеевич!

Принесли тут на столы лебедь белую. Вынимал Тугарин свой булатный нож, поддел им лебедь белую, кидал целиком себе в гортань. Со щеки на щеку её переваливает, лебяжьи кости вон выплёвывет.

Не утерпел Алёша, из-за печки говорит:

— У моего свет-батюшки, у попа Леонтия Ростовского, было старое собачище дворовое. Под столом собачище валялося, лебяжьей костью подавилося. Собаке Тугарину не миновать того, лежать ему в далёком чистом поле.

Принесли тут на столы меда стоялые, да чары зелена вина. Схватил Тугарин чару одной рукой, опрокинул в пасть одним духом. Алёшенька Попович за печкой не вытерпел, говорил таковы слова:

— У моего свет-батюшки, у попа Леонтия Ростовского, была дурная корова обжорливая. По дворам корова шлялася, помоями опивалася. Собаке Тугарину не миновать того, лежать ему в далёком чистом поле.

Говорит тут Тугарин Владимиру:

— Что это, князь, за смерд у тебя за печкой сидит? Что за мужичина-деревенщина?

Отвечает ему Владимир:

— Это не смред, это могучий русский богатырь Алёша Попович с Екимом-парубком.

Вынимал тут Тугарин свой булатный нож, кидал его в Алёшеньку Поповича. А Алёша подхватчив был, подхватил на лету булатный нож. Спрашивает у Екима-парубка:

— А что, Еким, не кинуть ли мне тем ножом в Тугарина?

Отвечает ему Еким-парубок:

— Не марай ты столы дубовые да палаты белокаменные кровью поганою. Ты выйди лучше с ним в чисто поле силой померяться.