Летал Змей Горыныч в чистом поле, летал ниже облака ходячего, выше сырого дуба крякновистого. Случилось Змею лететь мимо Киева, видит: идёт по улице княжеская племянница, молодая Забава Путятична.

Припадал Змей к сырой земле, хватал Забаву, уносил в горы Сорочинские, в норы глубокие.

Собирал тут Владимир-князь всех князей да бояр, всех могучих русских богатырей, всех волхвов-колдунов, говорил им таковы слова:

— Ай же вы, князья-бояре, колдуны да волшебники! Ай, сильные могучие русские богатыри! Кто из вас поедет в горы Сорочинские, кто привезёт назад милую племянницу молодую Забаву Путятичну?

Гости все приужахнулись, большой прячется за среднего, средний прячется за меньшего, а с меньшего и спроса нет. Вставал тут молодой Алёша Леонтьевич, говорил таковы слова:

— Ай же ты Владимир, князь стольно-киевский! Ты пошли-ка за Забавой Добрынюшку. У Добрыни со Змеем заповедь положена, чтоб не летать ему по Русской земле, не брать русских пленников. Добрыне Змей Забаву без боя отдаст.

Говорил тут Владимир таковы слова:

— Ай же ты, Добрыня Никитинец! Поезжай-ка ты в горы Сорочинские, верни мне Забаву Путятичну.

Вставал Добрыня из-за столов дубовых, выходил из палат белокаменных, идёт по улице невесел, буйну голову повесил, ясны очи в сыру землю утопил. Приходит домой, встречает его родная матушка Омельфа Тимофеевна:

— Что же ты, Добрынюшка, идешь с пира невесело? Не по чину тебе место пришлось, или чарою тебя обнесли на пиру, или дурак над тобой посмеялся там?

Отвечал её Добрыня:

— Ай же ты, милая матушка! И место мне досталось по чину, и чарою не обнесли меня, и дурак надо мной не смеялся. Накинул на меня Владимир службу великую: ехать в горы Сорочинские, выручать Забаву Путятичну.

Говорила ему тогда матушка:

— Не тужи, Добрыня, не печалуйся, ложись пока спать. Утро вечера мудренее.

Утром вставал Добрыня ранёшенько, умывался Добрыня белёшенько, одевался, снаряжался, седлал коня доброго. Облачался Добрыня в доспехи крепкие, брал копьё своё долгомерное, брал палицу булатную весом триста пуд, брал саблю острую. Как стал Добрыня садиться на добра коня, дала ему матушка на прощанье плётку семихвостую, говорила таковы слова:

— Ай же ты, рожоное мое дитятко, удалой богатырь Добрыня Никитич! Ты возьми старую плётку отцовскую, старого богатыря Никиты Романовича. Как поедешь ты в горы Сорочинские, как начнёшь змеёнышей конём потаптывать, станут они твоему коню ноги покусывать, не сможет он тех змеёнышей отряхивать. Бей-ка ты тогда коня плёткой промеж ушей, да промеж задних ног, станет он тогда поскакивать, станет змеёнышей отряхивать, притопчет всех до единого.

Распрощался Добрыня с родной матушкой, поехал в далёко чисто поле, в горы Сорочинские, выручать молодую Забаву Путятичну. Наехал он на малых змеёнышей, стал он на добром коне поскакивать, змеёнышей конём потаптывать. Стали змеёныши добра коня покусывать, подточили ему щёточки копытные. Добрый конь тут спотыкаться стал, не может стряхнуть змеёнышей. Закричал ему Добрыня:

— Ай ты, волчья сыть, травяной мешок! Почто нога об ногу спотыкаешься, почто на колена опускаешься?

Ударил Добрыня коня плёткой семихвостою промеж ушей да промежу задних ног. Стал тут добрый конь поскакивать, стал змеёнышей отряхивать, притопотал всех до единого.

Унял тут Добрыня своего коня богатырского, сходил на матушку сыру землю, пошёл Добрыня в норы змеиные. А те норы закрыты были засовами медными, подперты засовы были подпорами железными. Добрыня те подпоры ногами раскидывал, засовы те руками разламывал, заходил он в норы глубокие.

Видит: сидит в норах сорок сороков русских пленников — все князья да бояре да могучие русские богатыри. Выпускал он всех русских пленников на Божий свет, возвращались они все в землю Русскую.

Пошёл Добрыня дальше по норам змеиным, дошёл до Змея Горыныча. Говорил ему Змей:

— Ай ты, русский богатырь Добрыня Никитович! Ты зачем нарушил заповедь великую? Зачем приехал в горы Сорочинские, зачем притоптал моих малых змеёнышей? Зачем выпустил русских пленников?

Отвечал ему Добрыня Никитич:

— Ах же ты, Змеище те Горёвое, Змеище поганое! Не я нарушил заповедь великую! Черти ли тебя несли через Киев-град? Зачем летал в землю Русскую, зачем унёс Забаву Путятичну? Отдавай её мне без драки, без бою кровавого!

Змей Горыныч тут Добрыню не слушает, бросился Змей на Добрыню Никитича, стал его хвостами бить да огнём палить. А Добрыня не ужахнулся, стал он Змея копьём колоть да саблею сечь. Пошла у них драка великая, кровопролитная.

Дерётся Добрыня со Змеем суточки, дерётся уж и вторые суточки, дерётся и третии. Не может Добрыня Змея одолеть, кончаются добрынины силушки, хочет Добрыня от Змея отстать. Раздался тут глас с небес:

— Молодой Добрыня Никитович! Дрался ты со Змеем трое суточек, подерись ещё три часа. Побъёшь змею проклятую.

У Добрыни тут силы прибавилось, стал он биться со Змеем ещё три часа. Победил он Змея поганого, отсёк ему все головы, оторвал хвосты ядовитые. Пошла из тех хвостов кровь хлестать, хлестала трое суточек. А мать сыра земля не захотела взять кровь поганую, встала кровь змеиная озером, посреди озера Добрыня стоит по горлышко.

Ударил Добрыня в землю копьём длинномерным, говорил таковы слова:

— Ай же матушка сыра земля! Расступись ты в четыре стороны, пожри кровь поганую, отпусти добра молодца.

Расступилась мать сыра земля в четыре стороны, пожрала кровь поганую. Заходил Добрыня в нору дальнюю, в нору последнюю, где сидела Забава Путятична. Вывел он её на Божий свет, посадил на коня супротив себя, повёз её в стольный Киев-град, к дорогому дядюшке князю Владимиру.

Ехали Добрыня с Забавой долго ли, коротко ли — повстречали Алёшу Поповича. Говорит ему Добрыня:

— Ай же ты, Алёшенька Леонтьевич! Возьми-ка ты у меня Забаву Путятичну, отвези её к милому дядюшке, князю Владимиру. А я поеду в чисто поле поляковать.

Повёз Алёша Забаву в Киев, а Добрыня поехал в чисто поле поляковать.