Из пустыни из Ефимьевой, из монастыря Боголюбова собирались калики-странники идти к святому граду Ерусалиму. Сорок калик со каликою становились во единый круг, думу думали крепкую, выбирали старшего атамана молодого Касьяна Михайловича, а податаманом выбирали его брата меньшего молодого Михаила Михайловича.

Молодой атаман Касьян Михайлович кладёт на всех заповедь великую, на всех удалых добрых молодцев:

— Идти нам, братцы, дорогой неблизкою, идти до самого города Ерусалима, святой святыне помолиться, к гробу Господню приложиться, в Ердань-реке искупаться, нетленной ризой утереться. Идти нам сёлами и деревнями, городами идти с пригородками, потому надо положить заповедь: “Кто украдёт или солжёт, или кто пуститься в женский блуд, — оставить того одного в чистом поле, да закопать его по плечи в сыру землю”.

Пошли калики в Ерусалим-град, идут неделю уж полную, подходят они к матушке Непре-реке, к славному городу Киеву.

Как вышли они из лесу, из раменья, повстречали князя Владимира. Ездит Владимир с охотою, стреляет гусей, лебедей, серых уточек, гоняет лисиц, зайцев да соболей. Завидели его калики перехожие, становились страннички во единый круг, клюки посохи в землю потыкали, сумочки на посохи повесили, закричали они зычным голосом.

Мать сыра земля тут содрогнулася, с деревьев верхушки попадали, конь под князем на колена пал, а богатыри все из сёдел попадали. Спиря тут стал постыривать, Сёма стал пересёмывать, а Владимир-князь как в себя пришёл, подозвал удалых добрых молодцев.

Калики князю поклонилися, стали просить святую милостыню. Отвечает им ласковый князь:

— Гой еси вы, калики перехожие! Денег-то у меня не случилося, а хлеб у меня завозный весь, потому как езжу я с охотою, стреляю гусей, лебедей, серых уточек. Извольте идти в стольный Киев-град, к душе княгине Апраксии. Она накормит-напоит вас, добрых молодцев, наделит вас в дорогу златом-серебром.

Пошли калики в стольный Киев-град, встали посреди двора княжеского, клюки-посохи в землю потыкали, сумочки перемётные на клюки повесили, закричали калики зычным голосом.

Тут с теремов маковки попадали, с горниц наличники посыпались, в погребах питья всколыхнулися. Становились калики в единый круг, просят святую милостыню у молодой княгини Апраксии.

Молодая княгиня Апраксия посылает стольников да чашников, зовёт калик в светлу гридню. Княгиню Касьян не ослушался, заходит с каликами в светлу гридню, Спасову образу молится, молодой княгине кланяется.

Молодой Касьян сын Михайлович садится на место на старшее. От его лица молодецкого будто от солнышка красного идут лучи великие, разливаются. Вокруг него садятся друзья-страннички за столы дубовые, за скатерти браные, за питья медвяные, за яства сахарные. Пьют-едят они час-другой, а на третий час подымаются.

Подымаются они, Богу молятся, за хлеб-соль благодарствуют, бьют челом княгине Апраксии, и всем её стольникам-чашникам, ожидают они святой милостыни.

А княгинюшка-то Апраксия, наделила бы их златом-серебром, да не то у ней на уме. Зовёт она Касьяна в спальню тёплую, переглянуться бы ей с ним с глазу на глаз, перемолвить бы словечко тайное.

Княгиню Касьян не ослушался, пошёл он с ней в спаленку тёплую, говорила ему Апраксия таковы слова:

— Ай же ты молодой Касьян Михайлович! Полюбился ты мне, по нраву пришёл. Сотворим мы с тобой любовь великую.

Отвечал ей на то Касьян Михайлович:

— Ай же ты, княгиня Апраксия! Не была бы ты мне княгиней-матушкой, назвал бы тебя девкой гулящею. А у нас положена заповедь великая: “Кто украдёт или солжёт, или пустится в женский блуд, такого оставить одного в чистом поле, да закопать по плечи в сыру землю”.

И пошёл Касьян из спальни вон.

Княгиня на Касьяна обиделась, решила ему зло сотворить. Побежала она в покои дальние, брала чашу серебрянную с золотой каймой, из которой Владимир-князь меды-вина пьёт. Засунула чашу в суму перемётную касьянову, а Касьян того и не приметил.

Пошли калики со двора, не простившсь, идут калики из Киева, не оглядываясь. А княгиня зовёт Алёшу Поповича, посылает за каликами вдогонку, вернуть назад чашу серебрянную.

Тут Алёша садится на добра коня, догоняет в чистом поле странничков. У Алёши слов вежливых не сыщется, стал он на странников покрикивать:

— Ах вы, странники вы бродячие! Ходите вы по миру крещёному, воруете, унесли вы чашу серебрянную, из которой Владимир меды-вина пьёт.

Те слова каликам не понравились, надавали они Алёше по башке клюками, поскакал он в Киев несолоно хлебавши.

А тут возвратился с охоты Владимир-князь, с ним и Добрыня Никитич был. Зовёт княгиня Добрыню Никитича, посылает в погоню за каликами.

Добрыня её не ослушался, собирался в дорогу скорёшенько, догонял в чистом поле странничков. Слово вежливое Добрыня всегда найдёт, стал он странников упрашивать:

— Гой еси, атаман Касьян Михайлович! Пропала у князя чаша серебрянная. Не наведи гнев на князя Владимира, прикажи обыскать друг друга каликам — нет ли промеж вас глупого.

Молодой атаман Касьян Михайлович становил калик во единый круг и велел он друг друга обыскивать. Нигде не нашлась та чарочка, а нашлась она у Касьяна в сумочке.

Отдавали они чашу Добрынюшке, и повёз Добрыня её в стольный Киев-град. А калики исполнили заповедь великую, закопали Касьяна по плечи в сыру землю, атаманом выбрали младшего брата Михаила Михайловича, да пошли себе в святой Ерусалим-град.

Как привёз Добрыня чашу Апраксии, заболела вдруг она, занедужила, да слегла она во великое гноище.

А калики дошли до Ерусалима за три месяца, святой Святыне помолилися, к гробу Господнему приложилися, в Ердань-реке искупалися, нетленной ризою утиралися. Служили молодцы обедни с молебнами за своё здоровье молодецкое, по поклону положили за Касьяна Михайловича. В Ерусалиме калики не замешкались, пошли назад в землю Русскую, к стольному городу Киеву.

Назад калики вернулись за три месяца. Как проходят они по полю чистому, да пришли на то место, где Касьян закопан был, увидели калики чудо чудное. Атаман их Касьян Михайлович стоит в земле, по плечи закопанный, да остался он жив-здоровёхонек, да зовёт он их зычным голосом.

Не оставил Господь Касьяна праведного, послал Господь Касьяну силу великую, простоять в земле целых шесть месяцев.

Калики перехожие тут не замешкались, откопали они Касьяна скорёшенько, назвали опять атаманом старшим, пошли в стольный Киев-град, к ласковому князю Владимиру.

Как пришли калики на широкий княжий двор, становились во единый круг, клюки-посохи в землю потыкали. Выходил на крыльцо тут Владимир-князь, калики ему в ножки кланяются, а Касьян говорил таковы слова:

— Гой еси, ласковый князь киевский! Здравствует ли твоя книгиня Апраксия?

Отвечал ему князь Владимир киевский:

— Заболела Апраксия, занедужила, шестой месяц лежит она в гноище, а уж мы неделю-другую не ходим к ней, больно дух у ней крепок стоит.

Касьян Михайлович тут не побрезговал, проходил с князем в княгинину спальную. А княгиня Апраксия в то время молилася, просила прощенья за дела свои напрасные. Подходил к Апраксии Касьян Михайлович, дохнул на неё своим духом святым, оградил её он святой рукой от болезни-напасти, и прошло тут у неё всё гноище.

Выходил он к своим каликам в гридню светлую, отдохнули они, пообедали, да пошли в путь-дорогу неблизкую, до монастыря Боголюбова, до пустыни Ефимьевой.

То старина, то и деяние.